Новые рассказы о прошлом - Виктор Житинкин

– Поговорить надо, – шепнул Алехину как-то на ушко капитан Устинов, командир сводного батальона.

Отошли они чуть в сторону от группы офицеров, закончивших обслуживание техники и теперь сделавших перекур.

– Помощь твоя нужна. Чувствую, что с тобой можно одно дельце провернуть. Ты человек серьезный.

– Знаю, что и ты тоже серьезный, для глупостей не пригласил бы меня. Давай, выкладывай, что есть, – хитро ответил лейтенант. Не хотелось ему ввязываться ни в какую аферу.

Капитан немного смутился после этих слов, но запланированное мероприятие он срывать не хотел:

– Глупости, не глупости, но имей в виду – дело «шкурное». Сейчас объяснять не буду, некогда, давай, поехали. Ты готов?

– Что же, поехали.

По сути дела, Алехин догадывался, какое «шкурное» дело предстоит. Это коробило, и на душе было отвратительно. Но ему не хотелось отказывать капитану. Капитан увидел в лейтенанте человека, способного оказать ему помощь в «шкурном» деле, и не сделать это мероприятие общеизвестным. Другими словами, Алехин, в его глазах, человек надежный. Это льстило лейтенанту, потому и не хотелось ему оставлять капитана в этой ситуации одного, без поддержки.

Алехин поехал с командиром, заранее предугадывая, что сегодняшний вечер они проведут в гастштедте, а кому бы ни хотелось побывать там. Именно в гастштедтах у Алехина состоялись самые настоящие контакты с немцами. Там, в дыму сигарет и сигар, он знакомился с немцами, сравнивая их поведение в некоторых ситуациях с поведением людей в Союзе. Чуть-чуть разговаривая по-немецки, он многое узнавал от них, учился у них.

Огни далекой деревни, приблизившись, оказались фонарями у входных дверей домов, светящимися окнами и, зависшими над дорогой «кобрами».

Машина въехала во двор большого двухэтажного дома с большим сараем, расположенным немного в стороне. Огромные темные деревья окружали строения со всех сторон и еще больше усиливали тьму ночи. Тут еще, ни с того, ни с сего, с неба стали падать капли дождя, внезапно налетевший ветер зашумел в кронах деревьев.

Капитан быстро выскочил из кабинки, сырой прохладный ветер успел нырнуть внутрь машины, стало зябко. Задремавший, было, Алехин приподнял ворот мундира и замер, наблюдая из темноты за Устиновым. Вскоре из дома вышел хозяин, они переговорили, открыли ворота гаража, расположенного в левом крыле огромного сарая. Капитан влез в кабинку, снова напустив холоду, от которого по всему телу у лейтенанта пробежали мурашки. Машина, урча в тишине, подрулила к открытым воротам.

– Ну, теперь нужна твоя помощь, – обратился к Алехину капитан.

– Что нужно делать? – пугаясь неизвестности, спросил Алехин.

– Вылезай из кабинки – увидишь.

Вдвоем, они с трудом сняли из кузова машины большую емкость, чем-то наполненная, которая, при помощи огромных усилий двух офицеров, благополучно перекочевала в открытое жерло сарая. Немец достал из бумажника деньги, отсчитал несколько ассигнаций, передал их в руки капитану, и уже собирался отправить офицеров домой, но капитан Устинов что-то изобразил руками и их, тотчас, пригласили в дом. У самых дверей капитан сунул своему помощнику в горсть деньги и шепнул:

– Заметил гастштедт на самом повороте? Дуй туда, да возьми…, ну, не мне тебя учить. Выберешь сам. Постарайся быстрее, не так-то уж и много у нас времени.

Алехин скоро вернулся, а когда вернулся, но людей на крыльце дома уже не застал. Пришлось долго толкаться у парадного входа, войти в чужой дом он не решался и стоял у двери до тех пор, пока она не отворилась. Немец, ворча, втащил его в просторную прихожую.

Гостиная, куда привел офицеров «камрад», напомнила гастштедт. Потолок в комнате был деревянным и покрыт темным, почти черным лаком. На стенах было много охотничьих трофеев: рогов, клыков кабанов, но главным и самым видным трофеем была голова марала с огромными рогами и стеклянными глазами.

– Ваша работа? – не утерпел Алехин.

– Нет, – ответил немец. – Это мой отец был заядлым охотником. Ему ничего не оставалось делать, кроме как заниматься охотой. Он пришел с войны весь израненный, нашел себе это занятие, но прожил недолго – раны были слишком тяжелыми.

Офицеры не стал уточнять, где воевал его отец, было бы нетактично сейчас вести об этом любой разговор, касающийся войны, тем более что они сами напросились в гости к этому, дружелюбно настроенному по отношению к ним немцу, обыкновенному сельскому пахарю.

Все расселись за большим обеденным столом, на который лейтенант выставил все, что купил в гастштедте. Хозяин поставил посреди стола вазу с фруктами. Кроме водки и пива, Алехин прикупил в гастштедте еще штук с десяток отварных сарделек с горчичным соусом и несколько булочек. Таким выбором офицера остались довольны все.

Выпив по рюмочке за знакомство, офицеры вспомнили о хозяйке и предложили Гансу пригласить его супругу к столу, что было сделано немедленно и с удовольствием. Вскоре, в компании за столом появилась приятная, излучающая тепло, женщина. Она была невысока ростом, как и русские женщины ее возраста слегка полновата, но не чересчур. Офицеры представили хозяйке друг друга, приподнимаясь с места и целуя ей ручку. При знакомстве капитан, совершенно не знающий немецкого языка, но пытающийся хоть что-то сказать, до такой степени рассмешил жену хозяина Марион, что она не смогла сдержать себя и залилась веселым смехом. Вот за этот смех и выпили. Затем пили пиво, снова произносили тосты и пили водку. Пропали скованность и стесненье. Говорили на все темы, разговорились и об отдыхе. Хозяйка загадочно подмигнула мужу и громко позвала кого-то.

Но офицеры даже не догадывались, что в доме еще кто-то есть, кроме хозяев. Все довольно долго сидели вчетвером, но никто не одним звуком не выдал себя, а Ганс и Марион, ни разу словом не обмолвились о ком-то, живущем в доме.

Тихо, как привидение, в дверях появилась молодая женщина, хорошенькая блондинка. Марион сказала ей что-то, девушка исчезла, словно провалилась, но лейтенант из слов хозяйки смог уловить, что она должна вернуться и что-то принести.

– Это моя дочь Моника, – шепнула ему Марион и подтвердила его догадки. – Мы сейчас будем смотреть фото. Раз уж вы заговорили об отдыхе, хочу показать, как этим летом отдыхали мы.

Молодая женщина долго не появлялась, но когда она вышла из двери, ее было трудно узнать. Она была так хороша собой, что когда подошла к столу, за которым сидели офицеры, они немного смутились под ее взглядом и стали ощипываться, приводя в порядок одежду и прическу.

– Познакомьтесь, наша дочь Моника, – сказала Марион. Знакомство с дочерью хозяев доставило офицерам большое удовольствие. Она принесла большую папку с фотографиями и расположилась как раз напротив молодого офицера. Воспользовавшись этим, он спросил ее, что предпочитает пить. Она выбрала пиво. Алехин открыл ей бутылку.

С ее появлением, настроение у офицеров поднялось, но верилось с трудом, что у Ганса с Марион, людей довольно простых и сереньких, могла быть такая красивая, высокая и статная дочь. Алехин ревниво подметил, что капитан Устинов непрерывно преследовал ее своим взглядом, блуждающим по ногам, бюсту и лицу Моники. Хороша молодая женщина, конечно, но не нужно так нагло щупать ее своими глазами, хотя, лейтенант и сам не сводил с нее глаз. Он глянул на жену хозяина – Марион. Она в упор смотрела на него и улыбалась, видя его растерянность от близости этой красавицы.

– Что, нравится? – немедленно спросила она.

Вопрос застал Алехина врасплох, но вопрос был поставлен конкретно, нужно было отвечать.

Он, сначала кивнул головой, потом, считая, что этого недостаточно, тихо сказал:

– Да, – и, затем, добавил. – Очень нравится.

Марион, в порыве благодарности, обняла его за плечи и прижалась к нему. Ее дочь удивленно посмотрела на нее, одного взгляда Моники оказалось достаточно, чтобы привести Марион в чувство.

Никогда не думал лейтенант, что голубые глаза могут быть такими проницательными. Они находились напротив него, и он все время ощущал на себе этот взгляд. Он пронизывал насквозь и, был осязаем. Молодой офицер не выдерживал этого взгляда. Мельком взглянув на Монику, он опускал глаза и глядел на фотографии, разложенные на столе. На фото сняты люди: мужчины, женщины, дети; они сняты группами, кучками, сняты по одному или вдвоем, но не на одном из них нет даже намека на какую-то одежду, нет даже «фигового листа».

– На этом пляже, где мы провели целый день, люди должны быть только голыми. Это – обязательно на «нудистском» пляже. Сначала нам было стыдно быть голыми, но потом привыкли. Раздетыми мы играли в мяч, фотографировались для памяти, и совсем не хотелось одеваться, когда нужно было уходить с пляжа, – как могла, объяснила гостям Марион.